Стихи, которые вам понравились...

[Drug 153]

Инь, какой замечательный стих!

 

Надо же, Евтушенко...

[Инь 51]

 

Давайте восклицать, друг другом восхищаться,

Высокопарных слов не надо опасаться.

Давайте говорить друг другу комплименты -

Ведь это все любви счастливые моменты.

 

Давайте горевать и плакать откровенно

То вместе, то поврозь, а то попеременно.

Не нужно придавать значения злословью -

Поскольку грусть всегда соседствует с любовью.

 

Давайте понимать друг друга с полуслова,

Чтоб, ошибившись раз, не ошибиться снова.

Давайте жить, во всем другу потакая, -

Тем более, что жизнь короткая такая.

[Drug 153]

Давайте!)))

[Инь 51]

Давайте!)))

Начинайте!))

[Drug 153]

Не всякому по плечам

Кончать не начав

[Инь 51]

Мне жаль, что тебя не застал летний ливень.

В июльскую ночь, на Балтийском заливе

Не видела ты волшебства этих линий.

 

Волна, до которой приятно коснуться руками.

Песок, на котором рассыпаны камни.

Пейзаж, не меняющийся здесь веками.

 

Мне жаль, что мы снова не сядем на поезд,

Который пройдет часовой этот пояс

По стрелке, которую тянет на полюс.

 

Что не отразит в том купе вечеринку

Окно, где все время меняют картинку,

И не проснемся наутро в обнимку.

 

Поздно ночью

Через все запятые дошел, наконец, до точки.

Адрес, почта.

Не волнуйся, я не посвящу тебе больше ни строчки.

Тихо, звуки

По ночам до меня долетают редко.

Пляшут буквы,

Я пишу и не жду никогда ответа.

Мысли, рифмы

Свет остался, остался звук, остальное стерлось.

Гаснут цифры.

Я звонил, чтобы просто услышать голос.

Всадник замер.

Замер всадник, реке стало тесно в русле.

Кромки, грани.

Я люблю, не нуждаясь в ответном чувстве.

[Жужик 38]

У Ломбарда по утрам людно,

У прилавка толче, давка.

Это те, кому совсем трудно

На последний кон ставят ставки.

А я себе не вру - дохлый номер,

И надежды - чепуха, гнать их.

Я вчера, еще б чуть-чуть, помер,

Да похмелили кореша, мать их.

Ох, кривая ты моя тропка,

Я и бога и себя трушу.

Я к окошечку встаю робко,

Я прошу принять в заклад душу.

Объявляют, слушу, мне цену,

И тишина такая, мух слышно.

Я гляжу в квиток, словно в стену,

Чтож так дешево у вас вышло ?

Чтоль из бревен у нее нервы ?

Иль глаза у ней свело с жиру ?

Раз не может разглядеть стерва

Золотой моей души жилу.

Только слышу: "Гражданин - тише !

Так шумите, аж с лица спали,

Прейскурант теперь такой вышел,

Значит души дешевей стали.

Я зажму в кулак пятак медный,

Выйду в мир, который мне тесен.

Я же вовсе не такой бедный,

Я ж бываю иногда весел.

И по ветру запущу ценник,

Не вернусь я за душой, бросьте.

Раз цена ей пятачек денег,

Так нахрена ж она нужна вовсе ?

И все путем, вот только червь гложет,

В душу плюнули - нет сил драться.

А я же тоже человек, боже,

Да за что ж они нас так, братцы..

[Drug 153]

Не сердись, мой Ангел Божий,

Если правда выйдет ложью.

Встречный ветер не допрашивают,

Правды с соловья не спрашивают.

 

М. Цветаева, Стихи к Сонечке.

[Инь 51]

Я ехала домой, душа была полна

Неясным для самой, каким-то новым счастьем.

Казалось мне, что все с таким участьем,

С такою ласкою глядели на меня.

Я ехала домой… Двурогая луна

Смотрела в окна скучного вагона.

Далёкий благовест заутреннего звона

Пел в воздухе, как нежная струна…

Раскинув розовый вуаль,

Красавица заря лениво просыпалась,

И ласточка, стремясь куда-то в даль,

В прозрачном воздухе купалась.

Я ехала домой, я думала о Вас,

Тревожно мысль моя и путалась, и рвалась.

Дремота сладкая моих коснулась глаз.

О, если б никогда я вновь не просыпалась…

[Myron 116]

Банкир

 

Он - в кресле выцветшем, угрюмый, неизменный,

Немного сгорбленный; порывистым пером

Он пишет за своим заваленным столом,

Но мыслью он не здесь - там, на краю вселенной!

 

Пред ним Батавия, Коломбо и Капштадт,

Индийский океан и гавани Китая,

Где корабли его, моря пересекая,

То с бурей борются, то к пристани спешат.

 

Пред ним те станции, что строил он в пустынях,

Те иглы рельс стальных, что он в песках провел

По странам золота и драгоценных смол,

Где солнце властвует в просторах слишком синих;

 

Пред ним покорный круг фонтанов нефтяных,

И шахты темные его богатых копей,

И звон его контор, знакомых всей Европе,

Звон, что пьянит, зовет, живет в умах людских;

 

Пред ним властители народов, побежденных

Его влиянием: он может их рубеж

Расширить, иль стеснить, иль бросить их в мятеж

По прихоти своих расчетов потаенных;

 

Пред ним и та война, что в городах земных

Он, как король, ведет без выстрелов и дыма,

Зубами мертвых цифр грызя неутомимо

Кровавые узлы загадок роковых.

 

И, в кресле выцветшем, угрюмый, неизменный,

Порывисто чертя узоры беглых строк,

Своим хотением он подчиняет рок, -

И белый ужас в рог трубит по всей вселенной!

 

О, золото, что он сбирает в разных странах, -

И в городах, безумствующих, пьяных,

И в селах, изнывающих в труде,

И в свете солнечном, и в воздухе - везде!

 

О, золото крылатое, о, золото парящее!

О, золото несытое, жестокое и мстящее!

О, золото лучистое, сквозь темный вихрь горящее!

О, золото живое,

Лукавое, глухое!

О, золото, что порами нужды

Бессонно пьет земля с Востока до Заката!

О, злато древнее, краса земной руды,

О вы, куски надежд и солнца!

Злато!

Злато!

 

Чем он владеет, он не знает.

Быть может, башни превышает

Гора накопленных монет!

Но, все холодный, одинокий,

Он, как добычу долгих лет,

С какой бы радостью глубокой

Небес охране вековой

Доверил самый шар земной!

 

Толпа его клянет, и все ему покорны,

Ему завидуя. Стоит он, как мечта.

Всемирная алчба, сердец пожар упорный

Сжигает души всех, его ж душа - пуста.

И если он кого обманет, что за дело!

Назавтра тот к нему стучится вновь несмело.

Его могущество, как ток нагорных вод,

С собой влечет в водоворот

(Как камни, листья и растенья)

Имущества, богатства, сбереженья

И малые гроши,

Которые в тиши

Копили бедняки в поту изнеможенья.

Так, подавляя все Ньягарами своей

Растущей силы, он, сутулый и угрюмый,

Над грудами счетов весь погружаясь в думы,

Решает судьбы царств и участь королей.

 

Эмиль Верхарн

Перевод В. Брюсова

Изменено 1 июня, 2015 пользователем Myron

[Myron 116]

Автор - Luna_Manakury.

 

Фея её быстротечного детства имеет крылья

Алые – цвета красивого платья подружки Лены.

Надя страшится того, кто живёт в подкроватной пыли,

Тени его в полумраке зловеще ползут по стенам.

Август был душным и жарким, распахнуты настежь окна,

Зноем пропитаны спальни, как солью – морские волны,

Иссиня-чёрные тучи плывут, грохоча, с востока.

«Я не боюсь», - шепчет Надя, - «ни грома, ни туч, ни молний».

 

Леший из маминых сказок похож на братишку Павла

И умирал так же странно, на шее стянув удавку.

Шёл третий год с той поры, как второго отца не стало.

Ёлок не стало, подарков, кота и соседа Славки.

Небо, темнея, шкварчит, словно сало на сковородке,

Наденька слушает, как за окном завывает ветер.

Алые крылья от сказочной феи лежат в коробке.

«Я не боюсь», - шепчет Надя, - «ни боли, ни зла, ни смерти.

 

Разве бывают чудовища, спящие под кроватью,

А у грозы разве есть, как у зверя, клыки и когти?»

Злое таращит слепые глаза из угла палаты.

Утром обычно приходят сиделка в цветастой кофте,

Мама с гостинцами, доктор и третий усатый отчим,

А за окном небосвод бирюзовой подёрнут плёнкой,

 

Призраки прячутся в стенах и ждут наступленья ночи.

Ровно в четыре не станет в соседней палате Ромки…

Осень из Надиных дней не имеет оттенков алых,

И под кроватью чудовище больше не скалит зубы.

Злое таращит слепые глаза из угла устало,

В лапах когтистых сжимает весы, имена и судьбы.

Осень приносит с собой в заоконье промозглый холод,

Дождь , нескончаемый кашель и небо в свинцовых латах.

Изредка в рёбрах тревожно у Нади опять заколет,

Тени из Надиных страхов закружатся по палате.

 

Чудо из ангельских ампул любые болезни лечит,

Ужас проходит, и Надя в подушку уже не плачет.

«Даже не вздумай бояться фантазий», - она прошепчет.

Осень у Нади волшебные сны в одеяле спрячет.

Вечер за окнами зреет и светится перламутром,

И подкроватное чудище Надин покой лелеет,

Щерится Злому, отчаянно верит: наступит утро,

Если на небе для Нади у Бога найдётся фея.

[Avi 5]

Ученые не так давно пришли к выводу, что наша вселенная расширяется намного быстрее, чем мы думаем.

 

– Боже, ответь, это раб твой Иона, если помнишь такого.

Вокруг меня только рыбные потроха, мерзость и нечистоты.

Я три дня и три ночи молился тебе во чреве китовом,

А теперь никак не могу понять, где промахнулся в расчётах.

 

Исходя из расчётов, я давно уже должен был быть на суше,

И не понимаю, почему этот кит меня до сих пор таскает.

 

– Алё! Иона, приём, это Бог. Слушаешь? Замечательно, слушай;

У нас тут возник ряд проблем. Ситуация, вкратце, такая:

 

Если б всё шло по плану, мы уже больше суток могли бы

Проповедовать ассирийцам доброту, любовь и терпимость,

Но кита твоего вчера поглотила более крупная рыба,

И представь, про неё в наших планах ни слова не говорилось.

 

Родной, пожалуйста, не кричи, я знаю, что ты измучен.

Да, я прокололся. «Свобода воли» стоит на таких проколах.

К тому же, подводный мир Средиземного моря ещё изучен

Не до конца. Но я-то при чём здесь? Я Бог, а не ихтиолог.

 

Ладно, чувак, скажу по секрету: мы тут провели работу,

И нам от этой тенденции с рыбами стало довольно жутко.

У нас вот вселенная, расширяясь, на днях наткнулась на что-то

И... в общем, наши спецы полагают, что это стенки желудка.

 

 

 

Когда человек идет дорогой жизни, рядом с ним всегда находится ангел-хранитель, но стоит человеку оглянуться, то он всегда видит, крадущегося за спиной дьявола.

Это правда, вы уж мне поверьте.

 

На лесозаготовительном поприще трудится Александр Петров.

Смена фиговая. Раздражён. Напилил недостаточно дров.

Ещё этот ангел унылый читает нотации из-за плеча,

Крыльями хлопая. Мерзкий и въедливый, словно первый весенний гром кошачья моча.

«Ты – заурядное быдло, а из-за тебя меня премии квартальной лишат.

Ладно, другим не обидно – у них Дроботенко, Шурман, Махмуд Ахмади Нежад.

А я в окрестностях Углеуральска вожусь непонятно с кем.

Зачем ты вчера прораба избил? Ты что, охренел совсем?

Зачем ты свинтил в сельпо четырнадцать банок консервированной кеты?

У Фраермана в теплицах кто стёкла все выбил? Не ты?

Чёртов антисемит, будь проклят тот день, когда я подписал договор,

По которому грязную душу твою на плечах своих ангельских пёр

Сорок шесть лет. И все эти годы от тебя никакой благода...

Чтоооо? Повтори, что сказал. Куда мне идти? Так вот, да?!

Ладно, давай. Протяни без меня хоть пару секунд, идиот!»

Ангел вытаскивает из рукава договор. Разворачивает и рвёт.

ВНЕЗАПНО КРОВЬ МОЗГИ РАСЧЛЕНЁНКА ПЕТРОВУ СРЕЗАЕТ ГОЛОВУ СЛЕТЕВШАЯ ЦЕПНАЯ ПИЛА!

Ангел вздыхает.

Квартальная премия уплыла.

[Drug 153]

Прощай, позабудь и не обессудь.

А письма сожги, как мост.

Да будет мужественным твой путь,

да будет он прям и прост.

Да будет во мгле для тебя гореть

звёздная мишура,

да будет надежда ладони греть

у твоего костра.

Да будут метели, снега, дожди

и бешеный рёв огня,

да будет удач у тебя впереди

больше, чем у меня.

Да будет могуч и прекрасен бой,

гремящий в твоей груди.

Я счастлив за тех, которым с тобой,

может быть, по пути.

 

Это Бродский! Мой обожаемый Бродский!

Вот это я понимаю - надрыв!

Изменено 14 августа, 2015 пользователем Drug

[Myron 116]

Автор - Рии.

 

Спектр

 

а всё начинается как привязанность: видишь мир за чужой приоткрытой дверцей, хоть входи, хоть мимо - глаза завязывай, но ты сразу чуешь - уже не деться никуда из сумрака полусонного, за которым радуга бьёт фонтаном... и оттенками - нежное, невесомое, так легко, невидимо и спонтанно проникает медленно, ждать - мучительно, и слоится мир вдоль черты "до - после"... "заходи, как сможешь, бери ключи себе, - хочешь научу тебя видеть звёзды?" - и струится алое и горячее липкой сетью плотно сплетённых аур, обнажённое чувствование незрячее - от рождения в самый глубокий траур, с высоты на дно, и обратно - бреющим, набирающим силу и мощь полётом... и взлетев до солнца, в тебе сгореть ещё, то безумная прихоть была пилота... и остывшим пеплом в руках качай меня, пусть омоет слёзное раны море, и совсем у края узнать отчаянье, только что-то выбросит в ночь повтором - запредельно шёлковое, щемящее, не дыша касаешься, имя шепчешь... и расти в тебе диким цветком: пропащее и пронзительно-ласковое блаженство...

[Myron 116]

Автор - Чудушка.

 

Поводок

 

Это длится, это тянется непрерывно...

Вот идёшь ты на работу, домой, на рынок

с красной ленточкой на шее - на поводке,

а другой конец привязан к его руке.

 

Влезешь в транспорт, встанешь в очередь - кто последний,

а у них у всех такие же точно ленты;

у кого почти оборвана и бледна,

у другого разветвляется, не одна.

 

От него, должно быть, тоже идёт такая

до твоей руки, пульсирующе-тонка и

будто дышит. На запястье погладь петлю -

побежит к нему по жилке твоё "люблю".

 

По такой энергетической пуповине

ты питаешься, становишься половиной;

сообщаются сосуды и как понять:

он ведомый? Он ведёт за собой тебя?

 

Он нездешний, он чудовище и отшельник,

он не любит, если дёргают за ошейник,

рвёт зубами больно, стерпит любую боль,

лишь бы только не привязанным, не с тобой.

 

Возвращается к разрыву, а он сочится

белым мёдом, кровью, морем, эфиром чистым,

и срастается новым шрамом. Не объяснить,

только чуять. Эту связь-паутинку-нить.

 

© Чудушка

[Myron 116]

Автор - Григорий Грин.

 

Лолита Real

 

Маше Синициной

хочется стать роковою Лолитой.

Порочною нимфой, танцующей слишком вольные танцы.

Главная трудность -

в районе у Маши средь местной элиты

Гумбертов Гумбертов — ни одного в обозримом пространстве.

 

Физрук Пантелеев

щупает десятиклассниц за попу.

С нею вдвоём оставаться боится

учитель-историк.

Сосед из квартиры напротив по возрасту подошёл бы,

но - пузыри на коленках и, кажется, он алкоголик.

 

Пётр Сергеевич

смотрит на Машу обычно так жадно,

Но ему — сорок семь, это слишком,

и челюсть вставная.

И чего с него взять?

ну, кроме «Машеньки» шоколадной...

Кстати, папа убьёт обязательно, если узнает.

 

Ей как будто бы нравится мальчик

из класса за стенкой -

у него очень модный прикид и глаза сибарита.

Маша даже ему разрешала погладить коленки,

и немножечко выше.

Но с мальчиком - что за Лолита?

 

Через пять лет Маша выскочит замуж,

как надо, ей-Богу.

Кстати, соскочит ещё через два,

не испортив фигуру.

Дома посмотрит на полку—

печально пылится Набоков.

Всё же Лолита — подумает Маша — ужасная дура.

 

И Набоков - подлец,

пишет, чего не бывает на свете.

Всем мужикам нужно только одно - что под юбкою нашей.

 

Неслучившийся Гумберт

семь лет о несчастной любви в интернете

пишет эссе,

и подальше обходит на улице Машу.

[Drug 153]

Гаврош, ты, действительно, зануда. Шикарный стих!

[Myron 116]

Автор - Эре.

 

Он приходит ко мне под окна, бренчит на лютне,

Так, что совестно всем соседям смотреть в глаза!

Демиургом клянется - мол, беззаветно любит,

И что, якобы, сон ему меня предсказал...

 

Я звонила в психиатрию, сказали - помнят,

Восхищаются, но, - "Спасибо, уже бывал!"

Он тем временем распахал у подъезда поле

И засеял его... И выросла Трын-трава!

 

Он беспечен, как юный эльф (или хитрый дьявол?),

Прикасается к снегу - вАлит белёсый пар.

Из карманов его (хотя шифровался явно)

Вырывались синицы и улетали в парк...

 

Он несносен и без зазренья читает мысли,

И задолго до почтальона кричит, - "Письмо!"

А на прошлой неделе он (не успела пискнуть)

Взял и гневным взглядом дверной починил замок!

 

Неземным волшебством мои наполнялись будни,

Лютня пела, трава крепчала и день, и ночь...

Телефон, упорно вещавший своё -"Не буйный!",

Проводами махнув, звеня, полетел в окно.

 

Отчего - не знаю, однажды мне стало грустно...

(И, без музыки напрочь я, разучившись спать)

Осознала, (едрен-матрён, говоря по-русски)

Что настырный блаженный сеятель мой пропал!

 

Поначалу вздохнула сладко, - Ура! Свобода!

Но под вечер, жестоко споря сама с собой,

На углу прикупила справочник по уходу

За бесстыжей, нагло вымахавшей Трын-травой…

 

И с глазами - беда! - Всплакнула не понарошку.

И схуднула. И стало тягостно на душе.

Полетели дни, один на другой похожий:

Вот и два, и три, и четыре, а там и - шесть…

 

На седьмой явился! Довольный, хромая сильно,

Весь в ожогах и синяках, и с большим мешком…

Предъявляя оттуда голову образины,

Про которую гордо высказался, - «Дракон!»…

 

***

«Образина» висит над дверью у нас в прихожей. Трын-траву поливаю, только под лютню сплю.

 

***

Чудодей мой портняжит плащ из драконьей кожи…

 

***

Демиургом клянусь, - так сильно его люблю!

[Drug 153]

Хороший стих!

[Myron 116]

Автор - Мила Тихонова.

 

Братья

 

Распрями свои плечи, мой странник, и богу – богово,

принеси, как приносишь ты жертву на камень жертвенный,

и не жди откровения, а возвращайся в логово,

помолись, чтоб туда не явились к тебе умертвии –

Те, которых ты сам отпускаешь на волю суетно,

те, которые так и пришли к нам – мертворождёнными,

даже если всё это тебя уже не волнует, но

ходят мёртвые молча по улицам, легионами.

Выпускают их в мир такие, как ты – равнодушные,

наплевали на всё, да и двери у них не заперты,

а умертвии – твари поганые, злые, ушлые,

Не найдёшь никогда и нигде, хоть иди на запах ты.

Бесполезно, умеют живыми они прикинуться,

их с полуночи время, и надо быть осторожнее,

посмотри на часы, бедный странник, уже одиннадцать,

и давно по домам разбежались все детки божии.

Только ты всё не спишь, что за горе тебя измучило?

Запирай на засовы и душу, и двери, накрепко,

в старом доме своём, у знакомой реки излучины,

затаиться и спрятаться – это лучшая практика.

Ты ведь знаешь, сама я однажды вот так же пряталась,

У бегущей воды, где печали волной смываются.

Что-то звёзды сегодня слетают с небес каратами,

и луна поднялась – удивительная красавица...

Но заряжены ружья, и зелья лихие сварены,

и, как будто бы, тихо, но слышишь, ножи заточены...

А под утро кровавой росой упадёт испарина –

это Авелю Каин права предъявил на вотчину.

[Myron 116]

Автор - Scary.

 

Мужчина спит.

Ей ничего не стоит

его накрыть и высосать до дна.

Агонией насытившись сполна,

утробным смехом давится Лилит.

Блудлив и жалок,

как любая тварь,

как странно, примитивно он устроен.

Без тайных церемоний и кинжала

прольёт густые капли на алтарь.

 

А этот спит –

эмоций в нём не больше,

чем в блеске мерных гирек на весах.

Шурша колючим терном в волосах,

подкралась обнажённая Лилит.

Он несъедобен...

Семь ночей подряд

она приходит, искушая дольше,

чем прежнего, кто был ему подобен,

и так легко на ложе был распят.

 

Мужчина спит.

Как истинная сволочь.

Так равнодушен, так невозмутим,

бесчеловечен... холодом стальным

на выдохе, и грудь его как щит,

она щекочет

длинным языком.

Его ни яд, ни кислота, ни щёлочь

не обожгут, но в этот миг клокочут

сто тысяч стерв свинцовым кипятком.

 

Лилит над ним

как ангел у собора,

пленённый в камне. Голову склонив,

она, свой древний голод позабыв,

копирует, присущую святым

мадоннам позу.

Подлое окно

впуская луч, воспламеняет шторы.

Уже рассвет? Её чернеют слёзы.

Вот только полюбить… не суждено.

[Myron 116]

Автор - Mr_Burns.

 

Сравниваю с животными людей из того же мяса.

Те же кости и даже волосы не многим отличны.

Я вижу себя в отражении на стеклышке глаза

собаки, для которой люди больше собак привычны.

 

И она меня взглядом ощупывает с той же мыслью,

ищет различия в повадках и доминантных позах.

Мы разделены с нею отнюдь не природой, а жизнью.

Я уже Человек. Собаке мной становиться поздно.

 

На вершине эволюции из-за большого пальца.

Есть ли еще примеры такой жестокой иронии?

Когда я только вырасту (мне будет плюс-минус двадцать),

пёс уже издохнет в одиночестве и агонии.

 

Различия заставляют Человека собой гордиться.

Я - Вершина этой живой цепочки проб и ошибок.

Но только однажды будет глядеть в человечьи лица

новый Тупик эволюции, будто на старый снимок.

 

В его голове, раздутой от мозговых аномалий,

будут крутиться мысли о различии наших видов.

Когда он вырастет, я буду очень больной и старый.

Делаю вывод: люблю собак, не люблю вундеркиндов!

[Myron 116]

Автор - Дана Сидерос.

 

Один мой друг подбирает бездомных кошек,

Несёт их домой, отмывает, ласкает, кормит.

Они у него в квартире пускают корни:

Любой подходящий ящичек, коврик, ковшик,

Конечно, уже оккупирован, не осталось

Такого угла, где не жили бы эти черти.

Мой друг говорит, они спасают от смерти.

Я молча включаю скепсис, киваю, скалюсь.

 

Он тратит все деньги на корм и лекарства кошкам,

И я удивляюсь, как он ещё сам не съеден.

Он дарит котят прохожим, друзьям, соседям.

Мне тоже всучил какого-то хромоножку

С ободранным ухом и золотыми глазами,

Тогда ещё умещавшегося в ладони...

 

Я, кстати, заботливый сын и почетный донор,

Я честно тружусь, не пью, возвращаю займы.

Но все эти ценные качества бесполезны,

Они не идут в зачет, ничего не стоят,

Когда по ночам за окнами кто-то стонет,

И в пении проводов слышен посвист лезвий,

Когда потолок опускается, тьмы бездонней,

И смерть затекает в стоки, сочится в щели,

Когда она садится на край постели

И гладит меня по щеке ледяной ладонью,

Всё тело сводит, к нёбу язык припаян,

Смотрю ей в глаза, не могу отвести взгляда.

 

Мой кот Хромоножка подходит, ложится рядом.

Она отступает.

[Myron 116]

Автор - Сола Момова.

 

 

Собаки родятся такими добрыми:

Гляжу на щенков –рыдаю!

Затискать охота и маленьких догов

И маленьких волкодавов.

А вырастут - лучше не трогать ручкой,

Ну максимум -кинуть палку.

Вот так же и люди - становятся сучками

И кобелями...

Жалко!

[Avi 5]

Кошечки, собачки, галиматья...Myron,писали бы Вы лучше свои стихи, т.е. в своем стиле.