Лидеры

Автор - Мария Фроловская. Если спускаться по зелёной ветке метрополитена, или ехать наверх по любой другой, пересекая это Дикое поле, это самозваное море, считающееся Москвой, так вот, Если не втыкать наушники, не тупить в телефон, не созваниваться с клиентами, а прикинуться валенком, вытаращить глаза, навострить уши, разинуть рот, так вот: в этой нелепой позе сиди, как ёжик, встретивший трип - не суетись, не болтай, не ёрзай - просто смотри: На станции Ховрино в электричку зайдут раз, два - и обчёлся: два бородатых чеченца, девица с розовой чёлкой, старуха в безвкусной шубе под леопарда, мужик, волокущий гитару, рюкзак и нарды, заспанная брюнетка, линяющая блондинка - все одеты по моде ближайшего вещевого рынка, все недовольны жизнью, карьерой, молодостью или старостью, среди них ни одного чемпиона, лауреата, в крайнем случае, старосты десятого класса "А", на худой конец, класса "Б": все в финансовой яме и долговой трубе. Начиная от станции Сокол и до станции Маяковская картина начнёт меняться, наливаясь цветом и лоском: войдут сиреневые кроссовки, над ними салатовые носки - такие, если и помираю, то не от закомплексованности и тоски. На кольце вольётся студенчество и завертит тощими шеями - два пальто притворяются океанами, в них девицы терпят кораблекрушение, какие-то папки для акварелей ушли на Охотный Ряд: такие не смотрят телик - такие творят! Потом всё закрутится в обратную сторону, и после Коломенской или Царицыно останутся две старушки, всю жизнь оттрубившие проводницами, хмурый мужик в ушанке и яндексовский таджик, тётка с ребёнком, глядящим в панике на чужих, богомолица в чёрном платке, с иконописным лицом: вся дольче вита, о, ми аморе останутся за кольцом. И какой там Радищев с его "Путешествием" - сегодня нужно не более часа, чтобы позлиться на серую массу, подивиться креативному классу, пофилософствовать на тему "Целое и его части", пожелать всем счастья, именно им подходящего счастья: потому что нет универсальной радости, типичной любви, рядового детства, кому-то круто на Ховрино, а кому-то на Павелецкой, пусть тебе везёт постоянно, а мне - и редко не метко, главное, чтобы что-то нас связывало: хотя бы зелёная ветка.

Автор - Александр Переверзин. Дед всегда говорил маме: не называй их нашими именами. Как, — придёт время, — ты Кать и Алёш пустишь под нож? Какая Варька, какой Борька? Называй Рябина, называй Зорька, да хоть Ласточка, хоть Лебеда. Но нашими — никогда. Поэтому до четвёртого класса я дружил с Кувшинкой, любил Водокраса, носил в стойло Эльфу сахар и мел, а с людьми дружить не хотел.

Автор - Дмитрий Бухров. Старики говорят, что Христос воскресе, Молодые — проще, Христос воскрес. Дети видят его, потерявшего в весе, И не знают, зачем он туда залез, Если мир красивый, большой, цветастый И крутой как праздничное яйцо, Почему человек на кресте несчастный И сухой как бабушкино лицо. Старики поднимают детей на руки, Подержать, понянчиться, атятять, А к их крестикам тянут ладошки внуки: Помусолить, попробовать дядю снять. Старики говорят: да пускай играет, Молодые — тоже. Мол, сколько лет. Яйца бьются, окрошка льется, собака лает. Смерти нет.

Автор - Дарина Никонова. Я пишу: «Вот, пеку пирог и варю компот». В комментариях мне отвечают: — Вот! У тебя, значит, мирная жизнь, компот, А ты знаешь, что в мире война идет? Я пишу: «Посмотрите, вот это — кот. Он смешной и ужасно себя ведёт...» В комментариях мне отвечают: — Чёрт! Как ты можешь? Там-то и там-то погиб народ! Я пишу: «Я кормила птенца дрозда. Еле выжил, поскольку упал из гнезда». А мне пишут: — Какого такого дрозда? — Ты, наверное, с глузду съехала, да? Ты не знаешь, что с рельсов сошли поезда, Есть ли дело нам до птенца дрозда? И напишешь однажды: «Лежу в траве, Мысли глупые скачут в моей голове...» И внезапно на это придет ответ: Я считал, что я мёртв. Оказалось, нет: Я читал про кота, про дрозда, компот: Это значит, что жизнь у других идёт. Это значит: ещё существует шанс. Для таких, как мы. Для меня. Для нас.

Автор - Эдуард Асадов. Учебно - егерский пункт в Мытищах, В еловой роще... не виден глазу... И всё же долго его не ищут. Едва лишь спросишь - покажут сразу. Ещё бы! Ведь там не тихие пташки, Тут место весёлое, даже слишком! Здесь травят собак на косматого мишку И на лису - глазастого Яшку. Их кормят и держат отнюдь не зря, На них тренируют охотничьих псов, Они, как здесь острят егеря, - " Учебные шкуры " для их зубов! Ночь для Яшки всего дороже: В сарае тихо, покой и жизнь... Он может вздремнуть, подкрепиться может, Он знает, что ночью не потревожат. А солнце встанет - тогда держись! Егерь лапищей Яшку сгребёт И вынесет на заре из сарая, Туда, где толпа возбуждённо ждёт, И рвутся собаки, визжа и лая. Брошенный в нору, Яшка сжимается, Слыша, как рядом, у двух ракит, Лайки, рыча, на медведя кидаются, А он, сопя, от них отбивается, И только цепью своей гремит. И всё же, всё же ему, косолапому, Полегче. Ведь силища... Отмахнётся... Яшка в глину упёрся лапами И весь подобрался: сейчас начнётся! И впрямь: уж галдят, окружая нору, Мужчины и дамы в плащах и шляпах. Дети при мамах, дети при папах, А с ними, лисий учуя запах, Фоксы и таксы - рычащей сворой! Лихие " охотники " и " охотницы ", Ружья - то в руках не державшие даже, О пёсьем дипломе сейчас заботятся, Орут и азартно зонтами машут. Интеллигентные вроде люди! Ну где же облик ваш человечий? - Поставят четвёрку, - слышатся речи, - Если пёс лису покалечит. - А если задушит, пятёрка будет! Двадцать собак, и хозяев двадцать Рвутся в азарте и дышат тяжко. И все они, все они - двадцать и двадцать - На одного небольшого Яшку! Собаки? Собаки не виноваты! Здесь люди... А впрочем, какие люди?! И Яшка стоит, как стоят солдаты, Он знает: пощады не жди. Не будет! Одна за другой вползают собаки, Одна за другой, одна за другой... И Яшка катается с ними в драке, Израненный, вновь встречает атаки И бьётся отчаянно, как герой! А сверху, через стеклянную крышу - Десятки пылающих лиц и глаз, Как в Древнем Риме страстями дышат: - Грызи, Меркурий! Смелее! Фас! Ну, кажется, всё... Доконали вроде!.. И вдруг звенящий мальчишеский крик: - Не смейте! Хватит! Назад, уроды! - И хохот: - Видать, сробел, ученик! Егерь Яшкину шею потрогал, Смыл кровь... - Вроде дышит... Ну, что ж, молодец! Предшественник твой протянул немного, Ты дольше послужишь. Живуч, стервец! День помутневший в овраг сползает, Небо зажглось светляками ночными, Они надо всеми равно сияют, Над добрыми душами, и над злыми... Лишь, может, чуть ласковей смотрят туда, Где в старом сарае, при егерском доме, Маленький Яшка спит на соломе Весь в шрамах - от носа и до хвоста. Ночь для Яшки всего дороже: Можно двигаться, есть, дремать. Он знает, что ночью не потревожат. А утро придёт, не прийти не может... Но лучше про утро не вспоминать! Всё будет снова - и лай и топот - А деться некуда - стой! Дерись! Пока однажды под свист и гогот Не оборвётся Яшкина жизнь... Сейчас он дремлет, глуша тоску... Он зверь. А звери не просят пощады... Я знаю, браниться нельзя, не надо. Но тут хоть режьте меня, не могу! И тем, кто забыл о чести людей, Кричу я, исполненный острой горечи: - Довольно калечить души детей! Не смейте мучить животных, сволочи!!!